Годы эмиграции

<<Швейцарское изгнание>>. В первые годы <<швейцарского изгнания>> Вагнер стремился теоретически и философско-эстетически осмыслить свои творческие задачи, которые уже созрели в его художественном сознании и в значительной степени практически были реализованы в дрезденских операх. За плечами Вагнер имел достаточный жизненный и творческий опыт, ему уже стали ясны художественные цели. Являясь непосредственным участником революции 1849 года, он связывал мечты о революционном перевороте со своим художественным идеалом и считал, что осуществление последнего возможно только в условиях иного общественного строя, свободного от власти денег. Конечно, представление Вагнера о таком общественном строе было весьма туманно и идеалистично. Все эти мысли изложены Вагнером в чрезвычайно интересной, талантливо и темпераментно написанной, во многом правильной, а во многом утопической брошюре <<Искусство и революция>> (1849)

<<Искусство и революция>>. В высшей степени прогрессивно следующее положение, выдвинутое Вагнером уже в самом начале брошюры: <<Мы вовсе не станем заниматься здесь абстрактными дефинициями искусства, но ставим себе иную, на наш взгляд, вполне естественную, задачу: обосновать значение искусства как функции общественной жизни, политического устройства; установить, что искусство -- продукт социальной жизни>>. Как видно, это высказывание Вагнера находится в резком, непримиримом противоречии с реакционными <<теориями>> так называемого <<чистого>> искусства, якобы независимого от общественной, политической жизни. Дальше Вагнер пишет: <<... искусство было всегда прекрасным зеркалом общественного строя>>.

Вагнер утверждает, что идеалом общественного строя является античная Греция, породившая величайшее создание искусства -- греческую трагедию. Правильно оценивая великие художественные достижения древнегреческого театра, Вагнер вместе с тем, подобно многим буржуазным историкам искусства, идеализирует античный общественный строй, представлявший собой на самом деле рабовладельческую формацию, хотя для своего времени и прогрессивную по сравнению с родовой общиной, но бесконечно далекую от идеала.

Прогрессивное значение имеют в брошюре <<Искусство и революция>> страницы, посвященные критике христианства, способствовавшего, как говорит Вагнер, падению искусства и превращению художника в <<раба индустрии>>. Вагнер дает христианству самую беспощадную характеристику: <<Христианство оправдывает бесчестное, бесполезное и жалкое существование человека на земле чудодейственной любовью бога, который вовсе не создал человека... для радостной, все более осознающей себя жизни и деятельности на земле; нет, он запер его здесь в отвратительную тюрьму, чтобы приготовить ему после смерти, в награду за то, что он преисполнился здесь, на земле, полнейшего в себе презрения, -- самую покойную вечность и самое блестящее безделье>>. << Лицемерие , -- пишет Вагнер, -- является, вообще говоря, самой выдающейся отличительной чертой всех веков христианства, вплоть до наших дней...>>. <<...Искусство, вместо того чтобы освободиться от якобы просвещенных властителей, какими являлись духовная власть, <<богатые духом>> и просвещенные князья, продалось душой и телом гораздо худшему хозяину: Индустрии... Вот каково искусство, которое в настоящее время заполняет весь цивилизованный мир: его истинная сущность - индустрия, его эстетический предлог -- развлечение для скучающих>>.

Нужно правильно понять, неточную формулу Вагнера: под <<индустрией>> он понимает буржуазно-капиталистический строй, который он подвергает жестокой критике, как строй, несовместимый с свободным развитием искусства. Именно в условиях этого строя, где все определяется властью денег, искусство становится ремеслом и предметом торговли. Вот против чего со всей силой и страстью восстал Вагнер! Где же выход? В революции. <<Великая Революция всего человечества>>, говорит Вагнер, может возродить истинное искусство. <<Истинное искусство может подняться из своего состояния цивилизованного варварства на достойную его высоту лишь, на плечах нашего великого социального движения; у него с ним общая цель, и они могут ее достигнуть лишь при условии, что оба признают ее. Эта цель -- человек прекрасный и сильный : пусть Революция даст ему Силу, Искусство -- Красоту >>. Тут же нужно отметить непоследовательность Вагнера, являющуюся отражением ограниченности мелкобуржуазной революционности: критика капитализма сочетается с непониманием реальной общественной ситуации и подлинных задач революции; утверждая правильную мысль о зависимости искусства от социальной жизни и политики, Вагнер одновременно говорит о несовместимости его ни с какой властью, ни с каким авторитетом и называет все это <<высшей свободой>>. Такое отрицание государственной власти и государства вообще является не чем иным, как проявлением мелкобуржуазного анархизма.

В этой же работе Вагнер, пока еще бегло, ставит вопрос об <<истинной драме>>, которая не будет ни драмой, ни оперой (в старом смысле) и где сольются все виды искусства. Идеи реформы музыкальной драмы Вагнер широко и подробно разрабатывает в таких работах, как <<Художественное произведение будущего>> (1850), <<Опера и драма>> (1851), отчасти <<Обращение к друзьям>> (1851), написанное как предисловие к трем оперным либретто: <<Летучий голландец>>, <<Тангейзер>>, <<Лоэнгрин>>.

<<Опера и драма>>. Самым большим философско-эстетическим трудом Вагнера является <<Опера и драма >>. В ней развивается и углубляется идея синтеза искусств в <<драме будущего>>, как называл Вагнер свою музыкальную драму. Основное содержание книги сводится к следующему: заблужение оперы в том, что музыка, которая должна быть в опере средством выражении, стала целью, а драма, которая должна быть целью, стала средством. Поэтому опера в своем историческом развитии превратилась в ряд арий, дуэтов, танцев, разрывающих драму на мелкие части, наводнилась бессодержательной (в драматическом смысле) мелодией и стала средством развлечения скучающей публики. Особенно Вагнер критикует в этом отношения итальянскую (Россини) и французскую оперу (Обер и Мейербер). Тут же заметим, что если Вагнер прав, выступая против дешевого развлечения буржуазной публики виртуозными ариями в исполнении любимых певцов, то принципиальное отрицание арий и дуэтов в опере есть не что иное, как разрыв с лучшими традициями оперного искусства (вовсе не противоречащими драматической правде). П. И. Чайковский неоднократно указывал по этому поводу, что жизненная правда и художественная правда, особенно в таком условном жанре, как опера,-- это две разные правды.

Далее Вагнер рассуждает: одна поэзия не может стать совершенной драмой; она должна вступить в союз с музыкой. Но не всякая поэзия, то есть не всякий логический сюжет, может сочетаться с музыкой: поэтической основой музыкальной драмы является миф, созданный народной фантазией. Миф, говорит Вагнер,-- это начало и конец истории; лишенный всего случайного, он выражает вечное и неумирающее и потому полнее всего, органичнее всего сочетается с музыкой. В чем же односторонность этой теории Вагнера? Конечно, мифологические сюжеты в опере вполне возможны, и трехвековая история оперы это подтверждает. Но ограничение музыкальной драмы одними мифологическими сюжетами принципиально неверно, несмотря на все философские рассуждения Вагнера. Наиболее выдающиеся достижея музыкальной драматургии (как зарубежной, так и русской) воочию показали возможность органического слияния музыки и поэзии в операх ил самые разнообразные сюжеты -- исторические, бытовые, сказочные и другие.

Художественное произведение, в котором музыка и драматическая поэзия сольются в единое целое, уже не будет, согласно теории Вагнера, оперой в старом смысле этого слова; оно будет искусством будущего. В драме будущего, в которой музыкальное и драматическое действия будут представлять собой сплошной поток, не прерываемый отдельными номерами, основным средством выражения, по Вагнеру, должен быть оркестр. Оркестр призван выразить то, что слово выразить бессильно,-- углубить и пояснить жест, осветить внутренний мир переживаний и страстей героев драмы, дать зрителю предчувствие будущего действия. Мелодическое содержание симфонической оркестровой ткани должны составить, повторяющиеся и возвращающиеся много раз мотивы (так называемые лейтмотивы, но сам Вагнер термином <<лейтмотив>> не пользуется), характеризующие действующих лиц драмы, явления природы, предметы, человеческие страсти. Такое непрерывное симфоническое развитие, основанное на чередованиях, преобразованиях, одновременных сочетаниях многочисленных коротких лейтмотивов, составляет вагнеровскую так называемую <<бесконечную мелодию>>.

Разумеется, сама идея синтеза искусств в музыкальной драме глубоко прогрессивна. Но пути, которые рекомендует Вагнер для осуществления этой идеи, таят в себе много уязвимого. Об ограничении мифологическими сюжетами и об отрицании отдельных арий, дуэтов, ансамблей уже говорилось. Неверно приписывать оркестру, а не вокальному элементу главную роль в музыкальной драме. Вагнер тем самым намеренно и сознательно лишает оперу вокально-мелодической выразительности, всегда составлявшей жизненную основу оперы. Более всего уязвимо мнение Вагнера, что его музыкальная драма -- единственно истинная панацея от всех бед в искусстве, что никакого другого решения проблемы музыкальной драмы быть не может. Это и вызвало справедливый протест со стороны многих передовых музыкантов. Чайковский и Римский-Корсаков много раз выступали против предвзятых вагнеровских теорий.